Единственное, что немного мешает благоговеть перед искусством древних мастеров - стоящие в храме леса (я так понял, реставрация идет непрерывно) и повешенные на сводах по приказу кого-то из султанов большие круглые щиты с изречениями из Корана. Эти щиты выглядят как совершенно инородные тела. При этом они ухитряются оказаться на любой сделанной фотке. Может, это тоже было в техзадании, более позднем.
А еще гид рассказала, что премьер-министр, ныне президент Эрдоган однажды заявил, что надо бы снова сделать в соборе мечеть. После того как слухи об этом разнеслись по всему миру, поток туристов, желающих посмотреть некогда величайшую христианскую святыню, резко возрос. Надо полагать, должностные лица, глядя на пополняющуюся казну, с довольным видом потирали руки. Ходят слухи, что такое заявление будет повторено.
Хотя лучше бы с такими вещами не шутить, пусть даже в целях пополнения казны. Во-первых, сказанное имеет неприятное свойство иногда сбываться, во-вторых, некоторые бывшие мечети, ставшие музеями, уже опять делали мечетями (вроде в Трабзоне и где-то еще), а в третьих, как-то это высшего государственного деятеля не красит. Как будто речь об игре в наперстки.
Лишь во вторую половину дня, ознаменованного великой победой, когда побоище уже кончилось, свершает Мухаммед свой въезд в завоеванный город. Гордый и серьезный, следует он на своем великолепном скакуне мимо диких сцен грабежа, не глядя в сторону, ибо он остается верен данному слову — не мешать солдатам, добывшим ему победу в их ужасном деле. Но увидеть в первую очередь плоды победы, ибо это полная победа — не его цель, он гордо едет прямо к собору, к этой золотой главе Византия. Больше пятидесяти дней жадно взирал он из своей палатки на поблескивающий недоступный купол Святой Софии; теперь он, победитель, имеет право перешагнуть через порог ее бронзовых дверей. Но Мухаммед еще раз укрощает свое нетерпение: он хочет сначала возблагодарить аллаха, прежде чем навеки посвятить ему этот храм. Султан смиренно спешивается и склоняется до земли в молитве. Затем берет горсть земли и посыпает ею главу, дабы напомнить самому себе, что и сам он смертен и не должен чрезмерно гордиться своим триумфом. Лишь затем, показав богу, как он смиренен, султан резко выпрямляется и вступает — первый слуга аллаха — в храм Юстиниана, в храм священной премудрости, в храм Святой Софии.
С любопытством и волнением разглядывает султан великолепное здание, высокие своды, поблескивающие мрамором и мозаикой, хрупкие арки, вздымающиеся из сумрака к свету; не ему, чувствует он, а его богу должен принадлежать этот благородный дворец молитвы. Тотчас посылает он за имамом, тот восходит на кафедру и оттуда провозглашает магометанский символ веры, а падишах, обратившись лицом к Мекке, читает молитву аллаху, владыке миров; она звучит впервые в этом христианском храме. На следующий же день мастеровые получают приказ убрать из церкви все знаки прежней религии; сносятся алтари, замазываются благочестивые картины из мозаики, и высоко вознесенный крест на Святой Софии, в течение тысячи лет простиравший свои руки, чтобы охватить все земное страдание, с глухим стуком падает наземь.
Стефан Цвейг. Звездные часы человечества. Завоевание Византии
Journal information